Дневник одного похода

Клякса Р.

Или о том, что может написать каждый. 

 

Клякса Р – это из психологии, в искусстве это зовется «поток сознания». Ну почему «поток» - понятно: накопилось, вот и выплескиваешь. А когда выплескиваешь - получается поток. Ну а почему «сознания»? Видимо потому, что «со», то есть где-то рядом, как со-существование: «существование рядом», сотрудничество: труд, но рядом, где-то рядом с трудом. Вот и здесь: где-то около сознания, «со-знание». Так и получается: «выплескивание накопившегося около знания» - поток сознания. А уж это то может каждый. 

В начале было слово. Как обычно, за словом стоял совсем не тот смысл, который в него вкладывали, но об этом пока никто не догадывался. А если и догадывался, то подспудно, то есть под пудом этого самого «околознания». А вот у тех, которые догадывались без давления этого «со-знания», вобщем бессознательно, у них был принцип – основной двигатель прогресса: «Чем хуже, тем лучше» - но, к сожалению, этот двигатель не в ту сторону. Правда, к счастью, это не основной их принцип. 

А слово вызвало Образ – образ действия, то есть как будто бы действие по образу и подобию своему, но, так как по-своему, оно же ведь слово – то и действия не было, а был только образ его. Но все течет, все изменяется, со временем поменялось и само время: на горизонте замаячил срок. А как ни крути – без действия ничего не выйдет и было бездействие, субботнее бездействие и среднее бездействие (бездействие в среду). Все это вместе: субботнее и среднее не могло не наложить отпечатка. И наложило. Да так, что мужикам обидно стало.

А срок из размытой эфемерной фигуры на горизонте стал реальностью и произошел "исход великий из земли ущербистой и ово электричка свисти ка ста рядо и ага зело, но устояши"...

Параллели и аналогии. Иногда кажется: не может человек раздвинуть рамки, втиснувшись в которые он так свободно дышит. Не дано. А со школы еще засело: плоскопараллельная пластина, где параллельно, там и плоско.

Да, параллели; известная защитная реакция организма при отравлении или по-простому «харч метнуть», проводим параллельно и получаем «излить душу». Плоско вобщем получаем, аналогично. В этом-то и сила аналогий, в их плоскости. А в целом все ничего: там защитная реакция и здесь защитная реакция, там на внешнюю среду и здесь на внешнюю среду. Стройненько так получается и объединить все вместе можно – физиология вобщем.

А поезд, между тем, стучал колесами на север. Мысли же текли мимо, брали свое и не давались на язык.

«С возрастом человек меняется лишь в одном: становится терпимее». Либо я крупно чего-то не понимаю, либо это только у некоторых. А может имеется в виду только внешняя терпимость: силы то убывают – вот терпимость и растет, терпимость от бессилия. Все вокруг вопиет об обратном – терпимость не растет, она падает «стремительным домкратом», а растет раздражительность. Это все запросы, они больше некому. Внимания к себе хочется больше, а желания сделать что-нибудь, чтобы проявить это внимание или хотя бы для того, чтобы к тебе его легче было проявлять, этого желания становится все меньше и меньше.

Ночь, день, ночь – это совсем немного. Подмосковье дальнее. Наверно есть разные пути на небо. Наш путь туда лежал через подземелье. Серое хорошо сочетается с серым. Какое серое разнообразие. Серый цвет и монументализм. Монументальное – это не то, что большое, а то, что давит. Но все же на небо! Хоть через подземелье, но - на небо! И облако укутывает плечи озябшей души, монументальная серость на время отступает за кольцо гор. Здесь же радость от слова радуга: то есть радость дугой огибает всех и получается радуга.

И снова стоя и сидя, лежа и на ходу, из-за головы в падении, с захватом и подкруткой (у виска), резанные, пиленные и колотые мечутся слова. Мечутся, кладутся, кидаются, преподносятся, падают, сплетаются и распускаются донельзя и после. И узор этот накладывается на все и без него вроде как и нельзя, но как всякое украшение он не определяет материал основы, а материал может быть весьма и весьма разным.

Да, видимо во всяком человеческом организме в большей степени или меньшей степени погибает великий ментор. Похоже потребность поучать младенец впитывает с молоком матери, но по молодости лет путает знаки и иногда принимается чему-то учиться, впрочем, с возрастом это быстро проходит. И вот большой стремится учить маленького, скажем личным примером, а попробуй это освой, когда вся наука рушится, не выдержав столкновения с жестокой реалией в виде несоответствия размеров. И там, где большой спускается, едва сгибая одну ногу в колене, маленькому приходится, вися на кончиках пальцев, нащупывать ногами опору и, так и не достав до нее, собирать волю в кулак и, основываясь только на прикидочных расчетах, отпускать руки. И он (маленький) уже ищет свои пути и спешит учить других. И снова жизнь ломает стройные учебные планы.

О вкусах не спорят. О разных вкусах воды тоже. Потому что нет предмета спора: вода здесь воздействует на все органы чувств, здесь вода – это действующее лицо, она всегда с нами, некоторых это постоянное присутствие даже успело утомить; там это лицо припечатывается одним словом – водопровод – и этим все сказано.

«Как только находим подходящее место, так встаем». С криками: «Нам и здесь хорошо!» несознательная группа, побросав рюкзаки, разбредается в живописном беспорядке (по Сулимову).

Легкая грусть слышится в этом «Встаем», когда оно последнее. Казалось-бы: ерунда, какое последнее, когда вся жизнь впереди, но ведь каждый день последний в смысле, что другого такого дня не будет. Мы просто загипнотизированы их постоянной сменой и этот наркоз спасает нас от безумия. Но последняя стоянка – это тот знак, который намекает что здесь хорошо оглянуться и вспомнить о конечности.

А расслабиться всегда хорошо, даже если и не напрягался. И в расслабленной памяти запечатлеваются образы: вещи, разложенные сушиться под дождем, плоды совместных усилий научной литературы, человеческой старательности и одного воздержавшегося, высящиеся горой на кухонном полиэтилене.

Дыма без огня не бывает, но это голое знание, как обычно, оторвано от жизни, а вот извлечь этот огонь, преподнести его, чтобы всем было видно, это искусство соединения теории с практикой.

И язычники – первобытные люди собираются в тесный круг у очага, сложенного из неотесанных камней, и фигура верховного жреца, голого по пояс, внушает ужас и благоговение.

Жрец держит пассатижами над огнем священное блюдо, на котором жарится нечто благовонное в масле, а язычники приносят в жертву огню, извлеченному из дыма, многочисленные носки.

Сумерки. Хоть не без труда, но все помещаются в одном доме. И люди становятся вместе. Свеча в кружке, слова и мелодия. Хоть и ненадолго, но рядом. Образ уплывает, рассеивается, но что-то остается. Что-то всегда остается.

А еще с возрастом увеличивается само собой разумеющееся хамство в поведении, которое называют, в зависимости от степени проявления, уверенность в себе или внутренней свободой, прорвавшейся, по-видимому, наружу. А на самом деле - просто нахальство, потому что, например, при обратном соотношении возрастов он бы себе этого просто не позволил, а если чисто умозрительно предположить, что позволил бы (скажем, в доведенном состоянии), то получил бы в ответ ярко выраженную негативную реакцию, причем изложенную в очень доступной форме. А так ничего, терпят.

Интересно укладывается жизнь: «удачное стечение обстоятельств» - то ли обстоятельства складываются в наше определение удачи, то ли понятие удачи определяется из сложившихся обстоятельств. Игра слов отражает игру фактов. Конечно приятнее первое, но обычнее второе.

И был опять исход, и высыхали ботинки, а поезд стучал колесами на юг, и пропадали местами рельсы и голые шпалы вытряхивали сон, по ошибке забредавший в наши тела …

Поток прерывается, но это не значит, что он умирает, просто душа здесь принимает обычное положение и поток оседает на дно, продолжая жить там своей странной жизнью. И только несколько капель, задержавшихся на краю, срываются и катятся, катятся, катятся … по щеке, как слезы – слезы потока сознания

Август 1988г., после Кольского, в четверг.

 

Максим Матюк